В последнее время в России пост-семейные отношения бывших супругов, как это следует по многочисленным публикациям в СМИ, зачастую превращаются в самую настоящую войну, где все средства хороши. Особенно часто это проявляется в тех случаях, когда у одного из бывших супругов есть что отобрать…
Сегодня мы расскажем вам об одном случае из таких отношений, по которому мы начали свое журналистское расследование…. А как назвать все происходящее- пусть наши читатели решают сами… И заранее предупреждаем, что описанное нами — является лишь версиями событий с точки зрения разных лиц. Данные действующих лиц по этическим соображениям пока изменены и скрыты, так как журналистское расследование еще не окончено.
Когда-то в Нижнем Новгороде жила одна семья.. Муж, жена, дочь… За время жизни у этой трудолюбивой семьи образовалась большая масса совместно нажитого имущества, включающая кроме жилой недвижимости, автомобилей и прочего еще и большой совместный бизнес. Произошел развод. У каждого из супругов началась новая жизнь, и в это же время бывшие супруги стали делить имущество…
Что произошло после этого — рассказывают сухие строки обвинительного заключения, из которого следует, что в один из дней марта 2015 г. с 23:00 по 02 часа 00 мин., следующего дня, гр-н И., и гр-ка Е. на территории Сормовского района г, Нижнего Новгорода действуя совместно группой лиц, в кабинете офиса ООО «Группа Компаний», расположенном в д. 13 по одной из улиц г. Н. Новгород, с применением предметов, используемых в качестве оружия, причинили средней тяжести вред здоровью бывшей жене гр-на И., а именно гр-н И., нанес потерпевшей один удар офисным стулом по голове, а гр-ка Е., в свою очередь, нанесла потерпевшей один удар пустой бутылкой по голове, и разбив бутылку, нанесла еще один удар разбитой бутылкой в область щеки и уха, а также множественные удары рукам и ногами по ее голове и телу, распылив содержимое баллончика с перцовой смесью в сторону ее лица.
Согласно обвинительному заключению, вроде бы это обычная, рядовая и к сожалению типичная ситуация с избиением бывшей жены, бывшим мужем и его новой возлюбленной. Как говорится ничто не ново под луной, все это уже когда-то и с кем-то было. Однако в ходе журналистского расследования по этому делу у нас возникло много вопросов по обоснованности как предъявленного гр. И., и гр-ке Е. обвинению, так и по достоверности доказательств положенным в основу обвинения в ходе расследования этого уголовного дела.
Для начала читателю стоит ознакомится с показаниями обвиняемых гр-на И. и гр-ки Е. – нынешней его возлюбленной, которая по версии следствия наравне с бывшим мужем потерпевшей является соучастницей преступления, которые свою вину в предъявленном им обвинении не признали и пояснили следствию, что в указанный в обвинительном заключении период времени потерпевшая, находившаяся в состоянии алкогольного опьянения, вошла в кабинет расположенный на третьем этаже здания, где они находилась в этот момент вдвоем, и не говоря ни слова сразу же выпустила струю газа из газового баллончика в лицо гр-ки Е., затем потерпевшая схватила ее за волосы и потащила в сторону выхода из кабинета.
В это время гр-н И. встал из-за стола и направился в сторону бывшей жены, чтобы оказать помощь своей подруге гр-ке Е., тогда потерпевшая в ответ на это брызнула струей из газового баллончика уже в лицо гр-на И., и тот закричав от боли, выбежал в туалет промывать глаза. Е. в это время все же удалось вырваться из объятий потерпевшей и убежать из кабинета, сбежав по лестнице на первый этаж она спряталась от нее в мужском туалете. При этом никаких ударов, в ходе происшедшего на них нападения они потерпевшей не наносили.
Обвиняемая Е. считает, что бывшая жена гр. И. оговаривает её и гр. И. из-за ненависти и ревности к ним обоим, поскольку гр. И. развелся с последней и сошелся с ней, а также из-за материальных претензий к гр-ну И., вызванных разделом имущества, и его неуступчивостью в этом вопросе.
Гр. Е. рассказала и следствию и журналистам, что в этот же день в марте 2015 г. в середине дня потерпевшая, руководствуясь чувством ревности, зашла в кабинет гр. И, брызнула ему из резиновой спринцовки «зеленкой» (раствором бриллиантовой зелени) в лицо и быстро ушла. После чего гр. И. пришлось вызывать карету скорой помощи.
В ином случае, наверное, можно было бы предположить, что гр. Е. лжет, и пытается выгородить себя. Но как тогда можно объяснить имеющиеся существенные противоречия в этом уголовном деле?
Мы, как журналисты, рассмотрим пока лишь некоторые из них. И зададим вопросы.
Первые из вопросов таковы: почему показания потерпевшей имеют существенные противоречия и отличия?
Почему она дает разные показания на предварительном следствии, и в суде?
Почему они не подтверждаются видеозаписями, и показаниями контролеров находившихся в здании?
Так в частности согласно показаниям потерпевшей, которая в ходе судебного заседания пояснила, что, когда она вошла в кабинет в ночь в один из дней марта 2015 г., то ее бывший муж и гр-ка Е. находились в состоянии алкогольного опьянения, распивали спиртные напитки, водку. После её избиения в кабинете на полу, на стенах и косяках остались пятна крови, на полу находились осколки бутылки.
Но почему тогда ее показания опровергаются рапортом сотрудника полиции Еремина Е.С. (здесь и везде фамилии изменены)? Согласно его рапорту, следует, что этот сотрудник полиции выезжал по указанному адресу, и по прибытию по вызову к нему обратился гр-н И., который пояснил, что у него произошел конфликт с бывшей женой. По данному факту гр-н И. написал заявление.
При этом рапорт сотрудника полиции, прибывшего на место происшествия, не содержит сведений о том, что были обнаружены следы распития спиртных напитков и следы крови. Ни разбитой посуды, ни состояние алкогольного опьянения у заявителя сотрудником полиции обнаружено не было.
Допрошенные в судебном заседании в качестве свидетелей сотрудники полиции Еремин Е.С. и Матросов А.А. пояснили, что выезжали по заявке на место происшествия. На месте происшествия в одном из кабинетов офисного здания они обнаружили мужчину и женщину — подсудимых, запаха алкоголя они не обнаружили, мужчина и женщина были трезвые, беспорядка в кабинете не было, все было чисто, следов распития спиртных напитков, крови, разбитой посуды и мебели в помещении не было, обстановка в помещении нарушена не была.
А как же тогда объяснить показания потерпевшей, в которых она уверяет, что ее бывший муж и гр. Е. были пьяны?
Кроме того, давайте учтем, что гр. Е. в этот день приехала за рулем своей личной автомашины и уехала после случившегося также за рулем этой же автомашины, а согласно сведениям из ИЦ ГУ МВД России по Нижегородской области гр. Е. ни к административной, ни к уголовной ответственности не привлекалась, в том числе и за управление автомобилем в состоянии опьянения.
Давайте зададим и другие вопросы. Почему потерпевшая в ходе судебного заседания пояснила, что гр-ка Е. ударила ее острыми краями разбитой бутылки — «розочкой» по лицу, разрезав щеку и разрезав пол уха, но согласно справке из травмпункта, копии журнала регистрации амбулаторных больных травмпункта ( все документы есть в уголовном деле) у потерпевшей не было обнаружено никаких резанных ран щеки и уха, а имелись ушибленные раны левой ушной раковины и левой щеки? Ведь ушиб и порез — это абсолютно разные вещи? Как это понимать?
Далее, потерпевшая в ходе судебного заседания пояснила, что в тот день она приехала в офис на такси, была в трезвом состоянии, своим магнитным ключом открыла входную дверь и без чьей-либо помощи вошла в здание, никого не заметила, когда входила в здание. Также потерпевшая пояснила, что после того, как ее избили подсудимые, она быстрым шагом, оглядываясь и не с кем не разговаривая, боясь повторного нападения и опасаясь за свою жизнь вышла на улицу, села в такси и уехала. При этом у неё была разбита голова, было очень много крови на голове, волосах, лице, руках, был порез на щеке и ушной раковине.
Однако видеозаписи с камер видеонаблюдения, просмотренные в судебном заседании, не подтверждают ее пояснений, из этих записей следует обратное, из них следует, что потерпевшая, подойдя к входной двери здания не смогла открыть её своим ключом. Дверь ей открыла контролер Г., которая открыла входную дверь изнутри и пропустила внутрь потерпевшую. И кстати, для чего в руках у потерпевшей в этот момент находился газовый баллончик, для чего она шла с ним в здание, приготовив его заранее?
Кого она опасалась в принадлежащем ей офисном здании?
Если же верить потерпевшей, то возникает еще один резонный вопрос: почему согласно видеозаписям с камер видеонаблюдения потерпевшая после случившегося выходила из здания спокойным шагом и ни от кого не убегала?
Зачем она, перед тем как выйти из здания зашла в помещение мужского поста охраны, где медленно обошла его по кругу осматривая все кругом? Не для того ли, чтобы найти там гр. Е., которая выбежала из офиса, в котором потерпевшая схватила ее за волосы, выдрав клок волос, опрыскав ее из газового баллончика? Ведь ничем иным действия потерпевшей объяснить нельзя.
Разве это похоже на поведение только что пострадавшего от нападения человека, которого как уверяет потерпевшая — хотели убить? Наоборот, предположим, что эти действия напоминают поведение ревнивой женщины, пришедшей разобраться с новой подругой ее бывшего мужа, да и с ним самим заодно.
Кроме того, как расценивать записи камеры видеонаблюдения, расположенной в тамбуре главного входа в здание, на которой у потерпевшей при выходе из здания не было никаких следов крови ни на волосах, ни на лице?
И как относиться к показаниям свидетеля Г., контролера на проходной здания, поясняющей, что после того как гр-ка Е. спустилась на проходную и забежала в туалет, (а также после того как с третьего этажа вернулся второй контролер Д., ходивший посмотреть, что там произошло), на проходную пришла потерпевшая, которая ни от кого не спасалась и не пыталась убегать, а наоборот искала гр. Е. и спрашивала у нее- где та находится?
Данные показания контролера Г., видеозаписи, пояснения обвиняемых гр. И., гр.-ки Е., подтверждает и свидетель Д. — второй контролер на проходной здания.
Помимо остальных интересных фактов в этом деле есть и такой: согласно показаниям потерпевшей, в ходе судебного заседания она пояснила, что офисный стул, которым её ударили, от удара сломался, «вообще пополам развалился», «ножки отвалились», а затем был отремонтирован сотрудником предприятия и на ножках стояли металлические скобки. Но почему тогда её показания опровергаются показаниям этого сотрудника?
Он заявил в суде что никакого стула он не ремонтировал. И ведь действительно он не врет, на осмотренном в судебном заседании офисном стуле не было никаких следов ремонта, стул был целый, пополам не разваленный, ножки на месте, никаких металлических скобок на ножках стула не имелось? И кстати тот ли вообще это стул? Документов о том, что именно он стоял в офисе четыре года, суду ведь не представлено.
При этом согласно протокола выемки офисного стула (составленного следователем Княгининой) стул был добровольно выдан потерпевшей в кабинете отдела полиции № 8 УМВД по Нижегородской области, но если верить показаниям потерпевшей, то этот стул был изъят следователем в приемной офиса, в котором произошел конфликт. В суде же следователь Княгинина подтверждая слова потерпевшей заявила, что в протоколе выемки имеется техническая ошибка, а выемка происходила в самом кабинете офиса, при этом стул не был изъят из-за «отсутствия технической возможности».
Мы решили проверить слова следователя, опросив понятых и выяснили, что: указанный в протоколе адрес места жительства, одного из понятых (суд понятых допрашивать не захотел), — просто не существует. По указанному адресу дома находится один из отделов полиции УМВД по Нижнему Новгороду, в котором не знают ничего о лице с указанными данными, и такой в отделе у них точно не проживает. А при приезде журналистов на указанный в протоколе адрес второго понятого выяснилось, что там никто не слышал о человеке с такими данными, а по этому адресу проживают совершенно иные люди.
Как можно назвать увиденное? Почему подобный протокол не вызывают сомнение у гособвинения надзирающего за деятельностью следствия? И как можно доверять таким документам?
Еще один вопрос возникающий, в связи с этим( как нам кажется основной в этом деле): могут ли быть у потерпевшей основания оговаривать подсудимых? Сама потерпевшая и ее адвокат разговаривать с журналистами отказались, пройдя с гордо поднятой головой мимо журналистов, когда те просили их высказать свою позицию и комментарии по делу. Поэтому мы обратились к адвокатам подсудимых, которым видимо скрывать абсолютно нечего в этом деле.
Адвокаты подсудимых сообщили журналистам, что они обоснованно считают: потерпевшая испытывает неприязнь и ненависть к обоим подсудимым. Эта неприязнь была настолько сильной, что потерпевшая не могла сдерживать себя в руках и в этот же день марта 2015 г. незадолго до происшедшего, пришла на рабочее место в кабинет директора и облила гр-на И., находившегося в одиночестве в своем кабинете, зеленкой из спринцовки, прыснув ему ею в лицо. Да так сильно, что в результате ожога глаз гр. И. пришлось вызывать скорую помощь.
Кроме того, адвокаты сообщили, что потерпевшая имеет материальные претензии к своему бывшему мужу из-за раздела имущества супругов на многомилионную сумму, в связи с чем судится с ним в различных судах.
Сомнения в достоверности показаний потерпевшей по мнению адвокатов вызывают и те обстоятельства, что несмотря на то, что согласно протокола осмотра места происшествия, кабинет директора, в котором, по словам потерпевшей происходило её избиение, представляет из себя очень просторное помещение и убежать из кабинета, для потерпевшей, при тех обстоятельствах которые она описывает, не составило бы для неё труда.
Однако потерпевшая оставалась в кабинете до самого конца и вышла из него последней. Об этом как поясняют адвокаты, говорит контролер Д. который поднимался на третий этаж, чтобы посмотреть, что случилось, с его слов как утверждают адвокаты потерпевшая, находилась в гордом одиночестве в коридоре третьего этажа, рядом с кабинетом директора и не собиралась убегать от кого-то, и не попросила у него помощи, отправив контролера обратно.
Адвокаты также уверяют, что когда потерпевшая после якобы имевшего место быть её избиения покидала здание то у неё была возможность сразу же вызвать сотрудников полиции, у нее также была возможность обратиться за помощью к контролерам, и вызвать сотрудников полиции из автомобиля такси. Однако, потерпевшая не сделала этого.
Более того, говорят адвокаты журналистам, сотрудников полиции вызвали сами подсудимые, потому что им нечего было скрывать и приехавшие по вызову сотрудники полиции не обнаружили на месте происшествия никаких следов преступления, никакого беспорядка в кабинете не было, не было там и ничего подозрительного, что свидетельствовало бы о случившемся кровавом побоище, на котором настаивает потерпевшая сторона и ее адвокат.
У адвокатов вызывает сомнение в обоснованности и выводы судмедэксперта, которые они считают необоснованными по причине отсутствия серьезных телесных повреждений, которые могли бы повлечь за собой средней тяжести вред здоровью потерпевшей, и отсутствие каких либо указаний эксперта на научные методики, которыми он определил средний вред здоровью при наличии нескольких царапин и покраснений у потерпевшей, которые в принципе не могут являться таким вредом для здоровья.
Много вопросов у журналистов вызвали и показания неизвестно почему засекреченного следствием свидетеля обвинения, выступающего под псевдонимом «Киселев О.В.», а также протоколы следственных действий с его участием, а именно протокол его допроса от 21.06.2019 г. и протокол предъявления ему потерпевшей для опознания от 28.06.2019 г., так как в этих материалах имеются существенные противоречия между его показаниями данными им на предварительном следствии и в суде. Нам также непонятно почему в материалах дела вообще отсутствуют данные о том, каким образом спустя 4 года и три месяца после происшествия данный свидетель появился в деле? Кто его привел в кабинет к следователю за руку?
И почему этот свидетель в судебном заседании не смог объяснить каким образом он запомнил точную дату событий спустя 4 года и 3 месяца? А также почему он не смог пояснить точно какой марки была машина которой он управлял? И почему показания этого сверхсекретного свидетеля противоречат другим материалам дела, в частности видеозаписи?
Помимо этого, у журналистов отсутствует и понимание объяснениям этого свидетеля, о том, что во время опознания, в котором он участвовал, (в качестве опознаваемых лиц сидело четыре женщины, среди которых он опознал потерпевшую, согласно же протоколу предъявления лица для опознания от 28.06.2019 г. свидетелю были предъявлены для опознания три женщины), он, не помнящий марки своей машины, настолько хорошо запомнил черты лица одной из многочисленных своих пассажирок, и смог уверенно ее опознать спустя четыре с половиной года после поездки? Мы, как и следствие конечно-же восхищены такой памятью.
Но задаемся вопросом, почему в материалах дела отсутствуют какие-либо доказательства, подтверждающие, что данный свидетель работал в такси «Везет» в марте 2015 г., а также доказательства того, что именно он выезжал на вызов потерпевшей? И почему получается так, как в том анекдоте, что джентльменам верят на слово? Не проверяя их слова?
Кстати одна из понятых, указанных в протоколе, сообщила журналистам, что несмотря на то что она была приглашена понятой, ее пригласили на опознании сесть рядом со статистами. Почему указанное нарушение закона возможно по мнению прокуратуры и не существенное, но не учитывается прокурором?
А ведь это то только небольшой перечень из обнаруженных журналистами странных аспектов этого уголовного дела. Кстати, любопытная подробность: несмотря на то, что слушания по этому делу являются открытыми, судья просто не допустил журналистов в заседание суда, мотивируя это бушующей в мире пандемией. При этом письменного ответа на журналистские запросы о причине отказа освещать события из зала суда журналисты до сих пор не получили ни в Сормовском районном суде, ни в пресс-службе Нижегородского областного суда. Неужели суд не заинтересован в открытом и гласном рассмотрении этого дела?
И как тогда оценить поступившее от обвиняемых сообщение журналистам о том, что тот же судья требует от судебных приставов и сотрудников уголовного розыска обеспечить явку в судебное заседание больного человека с подозрением на Covid-19???
Несмотря на все эти нарушения, и явные противоречия в словах потерпевшей в своих выступлениях прокурор, попросил каждому из подсудимых (гр-н И. является инвалидом) по четыре года лишения свободы реально… Спрашивается за что? На основании каких доказательств? Более того, он попросил взыскать с подсудимых и материальные затраты на лечение потерпевшей от ушиба головного мозга, на сумму свыше полумилиона рублей, куда потерпевшая включила траты на лекарства, якобы приобретавшиеся ею во время лечения, начиная тот список лекарствами от простатита и кончая лекарствами от алкоголизма… И как оценить требование потерпевшей от обвиняемых суммы в пять миллионов за моральный ущерб?
Чем можно объяснить системные нарушения по этому делу, со стороны обвинения? Имеет ли, наряду с противоречиями в показаниях потерпевшей, место, быть оговор? Осуществлялся ли по этому делу надзор со стороны прокуратуры, почему доводы подсудимых гособвинением не рассмотрены?
Мы, очень надеемся, что суд все-таки примет справедливое решение по этому делу, вынеся обоснованный приговор, взвесив все за и против, без эмоций, и строго в рамках закона…
По материалам издания «Судебный репортер»
***
Решением судьи Сормовского районного суда Василия Корытова летом 2020 года подсудимые были приговорены к 3 годам лишения свободы условно с испытательным сроком 3 года. А также выплате компенсации потерпевшей в размере 1 млн рублей. Они обжаловали приговор суда. Известно также, что экс-супруги до сих пор делят имущество через суды.